ричи сэлинджер, 35
charlie hunnam
24.11.1986
норт-ванкувер, канада
гетеро
холост
совладелец сети автосалонов
Rag'n'Bone Man — Wolves
Родился, жил, умер — вот что, в конечном счёте, напишут в наших биографиях. Так мне однажды сказал мой отец. С каждого нового задания — будь то Конго, Ирак или Афганистан — он возвращался всё ожесточеннее, задумчивее, мрачнее и всегда смотрел очень холодно — будто изнутри что-то невидимое крепко держало его за горло. You're crashing but you're no wave. Война до неузнаваемости изменяла людей, — смешно, меньше всего я тогда об этом думал. Восемь лет бок о бок со спецназом так же не помогли осознать, что жизнь — это херь собачья, ну да я и не рвался. Сколько себя помню, в голове всегда вертелось чёткое: идеальный результат прежде всего. Как негласное правило, что могло бы быть выгравировано с внутренней стороны отцовского военного жетона. Чего бы это ни стоило. Сделай. Не допуская мысли, что у тебя был другой выбор. That's so fucking tricky, babe. А мне нужна конкретика.
Я родился в пригородной части Норт-Ванкувера в семье военного, но едва ли смог бы отозваться об этом месте как о доме, в котором меня до сих пор кто-то ждёт. Мама работала телерепортёром на новостном канале, отец был лётчиком, невероятно исполнительным и бескомпромиссным человеком, идеальным солдатом, но херовым папашей, — можно сказать, я, как охренительный молодец, во всех смыслах отправился по родительским стопам. Многомесячные командировки, постоянное отсутствие, пустое место во главе обеденного стола, будь то рождество, день благодарения или десятая годовщина их свадьбы (damn it) — именно в таком антураже проходило всё моё детство. Я не жалуюсь, не подумайте. Нет. Отнюдь. Кем был мой отец? Героем, конечно. В глазах общественности и собственных жены и сына. В мою память врезалась только жесткая плотная ткань его униформы, к которой я прижимался щекой, и высокая худощавая фигура молодого капитана, — вот, пожалуй, и все воспоминания, что у меня остались. Его не стало в июле 98-го. Как сообщили нам позже, произошло короткое замыкание в проводке истребителя. Game over. Взрыв промелькнул яркой вспышкой где-то над вашими головами. Пока вы завтракали, спали или трахались. Красивое, должно быть, было зрелище. Родился, жил, умер — вот и всё, что, в конечном счёте, от него осталось. Ни строчкой больше, пап, как ты и говорил.
Появление Ричи Сэлинджера на белый свет совпало с третьей годовщиной смерти его отца. Отличный заголовок для какой-нибудь второсортной газетёнки, по-моему? Ричи Эллен Сэлинджер — именно так звали мою мать. Она скончалась от рака в августе девяносто восьмого, сгорела за несколько месяцев, словно спичка, стремительно — спустя два с небольшим года года после смерти отца в моей жизни вдруг прогремел новый взрыв. На этот раз, куда более ошеломляющий. Только подумайте, в какой-то момент горстка праха, развеянного над Капилано, превратилась в единственное связующее звено между моими прошлым и настоящим, в то время как новая жизнь уже вовсю шумела и полнилась яркими красками, рядом и одновременно далеко, за пределами развернувшегося прямо передо мной кошмара. Предположительно, на долгих полгода я погряз где-то между, в узкой бесцветной полосе на границе смешения чёрного и белого, словно наблюдая за происходящим со мною же самим через мутную пластиковую перегородку. Похороны и визит социального работника. Полгода в детском доме, множество драк и дисциплинарных нарушений, оформление документов на усыновление и переезд в США. Done. Done. Done. Спустя три месяца новые родители разрешат мне сменить имя, спустя ещё семь лет я верну себе старую фамилию и, наконец, почувствую, как всё становится на свои места.
Техас. Нулевые. Передо мной просторный дом с зелёной лужайкой, два резвящихся с красной тарелкой фрисби пса, мощеная декоративным булыжником дорожка, ведущая к приветливо распахнутой двери, и девчонка в коротких шортах, застывшая у порога. Моя сводная сестра. За спиной — тридцать два часа перелёта и ещё один дом; в нём больше некому меня ждать. Если держать веки закрытыми дольше пятнадцати секунд, перед глазами непременно материализуются две могилы, сплошь укрытые цветами и поминальными лентами. Ещё тридцати секунд будет достаточно, чтобы сквозь холодный мрамор проступили и взглянули на меня лица родителей. Я впервые задумываюсь о том, что, возможно, теперь я способен пережить всякое. И твёрдо шагаю по зелёной лужайке прямиком в свою новую жизнь.
Откровенно говоря, я не любитель вспоминать о том, какого это было — являться отголоском собственного прошлого. Эйдан Сэлинджер так и остался маленьким испуганным мальчиком. У Ричи же страхов не было. Так или иначе, семнадцатого сентября 2001го года Пенни и Джаред Хэмметы официально стали моей новой семьей, и я окончательно и бесповоротно пообещал себе более никогда не оборачиваться назад.
С самой школы я мечтал стать журналистом, почти как мама, а ещё жаждал путешествовать и познавать новое. Своеобразная попытка сбежать от общества, не иначе. Damn it. В восемнадцать правила не давали мне спокойно жить. Вместо John Jay College of Criminal Justice, как того желал мой приемный отец, — журфак в NYU, оконченный на "отлично", и успешная стажировка в Fox News Channel. Кажется, эту галочку я поставил вполне удачно. Должность военного корреспондента на следующие восемь долгих насыщенных лет, easy come but i think easy go. Damn it. Снова. Без малого почти пять лет я проработал в тандеме с Джереми, видеооператором, пока он не попал в плен, когда мы были в Саудовской Аравии. Парни из спецназа его не вытащили. Не был отдан соответствующий приказ. Больше я ничего о нём не слышал. Смерть не может вечно обходить тебя стороной, особенно, если ты нисколько её не боишься. Я не боялся умереть. Я не знал, боюсь ли чего-либо вообще, равно как и не понимал, отчего мне так отчаянно везёт. К тому времени я уже был осведомлён, насколько неидеальна эта система, позволяющая людям гибнуть, словно скоту, потворствующая межнациональным конфликтам, распаляющая людской гнев и наживающаяся на нём. В конечном счёте от меня с легкостью избавились, едва я узнал больше, чем следовало. Отстранён по соображениям государственной безопасности сразу по возвращении из удушающего сирийского трипа. Meh. Такая себе формулировочка.
Идеальный результат прежде всего, верно? Даже если люди вокруг гибнут сотнями, даже если среди них есть твои товарищи, твои друзья, твои близкие. За свою карьеру я много где успел побывать и повидал всякое, — Афганистан, Судан, Уганда, Ирак; перечислять можно бесконечно долго, — и везде видел одно и то же: боль, страх, смерть. Я прекрасно знаю, как выглядит искаженное животным ужасом лицо маленькой девочки, до сих помню, каково же на вкус и запах безумие всех этих людей, с легкостью воспроизвожу в памяти тела и лица тех, кто попал в объектив нашей камеры за считанные мгновения до собственной смерти. На отснятых нами плёнках эти бедные люди, словно пойманные в янтарную каплю мухи, навсегда живы. Please don't take our life away from us. I swear to god, this is groundhog day. Понимаете? На наших плёнках сотни людей навечно застыли всего в нескольких секундах от своей гибели, так и не узнав о том, что, в конечном итоге, никто их не спас.
Raleigh Ritchie — Bloodsport
Post-traumatic stress disorder. Я смеряю бумаги долгим взглядом. Сминаю в кулаке до сведённых судорогой пальцев, резко и глубоко втягиваю в себя прохладный весенний воздух, медленно выдыхаю, выпрямляю спину. С осторожностью спускаюсь по ступеням военного госпиталя; каждый шаг даётся мне с большим трудом. Прозябаю в своей нью-йоркской квартире целых два месяца больничного. Не ем. Почти не сплю. Гуглю: "ПТСР". Гуглю: "Пиздец, творившийся с нами в Сирии". Дома в Техасе Пенни крепко обнимает меня и долго гладит по голове. Всё хорошо. В её прическе ни единого седого волоска, одежда выглажена, а от шеи исходит тонкий аромат парфюма. Ты проебался, но я всё равно люблю тебя. Она выглядит, как ни в чём не бывало. Как и Джаред. И Джиджи. Мы много говорим о будущем. О купленном папой дорогущем навороченном спиннинге. О предстоящей поездке в Мичиган. О неисправной духовой печи и подгоревших маминых пирогах. О новом бойфренде Джиджи. О моём переводе в Новый Орлеан. О том, что новая работа в офисе куда лучше, перспективнее и безопаснее прежней. О том, как они за меня рады. Ни слова, почему так произошло. Так уж в нашем доме повелось, — я знаю, — если держать веки закрытыми дольше пятнадцати секунд, перед глазами может возникнуть всякое. Спустя проведенный за подписыванием бумажек и согласованием времени чужих эфиров месяц в голове что-то щёлкает. И я не раздумываю, набирая номер бывшего военного, с которым познакомился в госпитале. Fox News Channel рекламирует себя со слоганами «Fair and balanced». «We report. You decide». Отныне я не верю ни единому их слову.
Господь не призывает экипированных. Господь экипирует призванных.
Кто знает, может, именно в этом и проблема. Не важно, какой была моя жизнь раньше и каким был я сам, важно лишь, что однажды граница между мною и оружием стирается, и мы превращаемся в одно целое. Отныне даже выпущенная из пистолета пуля словно привязана ко мне невидимой нитью до тех пор, пока не врежется в чьё-то тело. Впрочем, я всё равно не веду счёт убитым; вместо этого я считаю выживших. Когда мы отправляем в Сирию тысячу снайперских винтовок, я думаю «где-то там тысяча ребят, наконец, сможет за себя постоять». В каждой из этих винтовок — я. Мои глаза смотрят сквозь тысячи прицелов, мои ладони сжимают тысячи прикладов, мои пальцы лежат на взведённых курках. Я знаю, что такое смерть, и я не боюсь. Тёмное дуло винтовки, — словно пропасть, в которой я тону. Я тону в десятках пропастей, сотнях пропастей. Тысячах пропастей.
Джерр и его ребята принимают меня не сразу; но спустя два с небольшим года у меня получается заработать их безоговорочное доверие и даже приобрести некоторый авторитет среди членов банды. Организованная преступная группировка — вот, к чему я прихожу спустя тридцать с лишним лет. Страшно подумать, что бы на это сказал мне мой отец. Впрочем, отныне я не верю в святость Соединённых Штатов Америки и военного жетона, но твёрдо верю в неприкосновенность человеческих жизней, прерванных или не спасённых по чьему-то приказу. Мы даём оружию шанс незаконно и незамеченно пересечь границу, обрастаем новыми связями, выходим на новый уровень, облекаем войну в новую форму. Начинаем борьбу. Fair and balanced, yeah? Что ж. В таком случае, берегите себя и своих близких.
► имя, данное мне при рождении, — Эйдан Уиллоу Сэлинджер; в пятнадцать лет сменил его с разрешения приемных родителей;
► был усыновлен семьей из Техаса, благодаря этому получил гражданство США;
► приемный отец, Джаред Хэммет, — держатель контрольного пакета акций автомобильного концерна AM General, владелец нескольких автосалонов и сети автомобильных моек;
► обладатель очень тяжелого характера;
► был корреспондентом Fox News с 2009 по 2017 гг включительно, далее был переведён в отдел оперативного планирования программ службы выпуска в ЛА;
► 13 марта 2017го по направлению штатного психолога обследовался в The Mount Sinai Hospital, где мне был диагностирован ПТСР;
► несколько месяцев мучился от ночных кошмаров, головных болей и приступов гаптофобии, однако о последнем предпочитаю не упоминать;
► в июле 2017го стал членом ОПГ; впоследствии вплотную занялся нелегальной транспортировкой оружия, используя связи отца в автомобильном бизнесе;
► в это же самое время Джаред временно отошёл от дел в связи с беспокоившим его состоянием здоровья и передал мне бразды правления той частью бизнеса, что располагалась в Сан-Франциско.